«Сложно представить, что Россия ради Швеции откажется от Финляндии, за господство над которой страны боролись в течение столетий» (Александра Коллонтай, 1940)
В июне 2002 года Мауно Койвисто на презентации в Москве своей книги «Русская идея» несказанным образом удивил присутствующих, констатировав, что за период своего президентства Финляндии он, фактически, не столкнулся ни с одной действительно неразрешимой проблемой. Собственно, слушатели, среди которых было много финнов, не сразу уловили, что он имел в виду, но, действительно, в его эпоху существованию Финляндии ни разу ничто не угрожало.
С Паасикиви ситуация была в точности до наоборот. В декабре 1940 года в разговоре со своим преемником на посту главного директора Центрального акционерного банка Финляндии Маури Хонкаюури он отметил, что пост посланник в Москве на тот момент является самой тяжкой должностью во всей Финляндии, не исключая и президентскую. «Речь шла ни больше, ни меньше, но об обязанности воспрепятствовать новой войне, которая нас уничтожит окончательно». Кремль считал, что Зимняя война не закончена, что ее следует продолжить иными способами: цель заключалась в реализации тайных протоколов пакта Молотова-Риббентропа в части, касающейся Финляндии.
Непростая задача
Стоявшая перед Паасикиви в Москве непростая задача обозначилась в октябре 1939 и завершилась единственной поездкой, из которой, со слов самого Паасикиви, он вернулся удовлетворенным. В сентябре 1955 года Советский Союз объявил о досрочном возвращении находившейся в аренде территории Порккала-Удд, и в этой связи Паасикиви согласился с требованием советского правительства продлить еще на 20 лет заключенный в 1948 году Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией.
Финская делегация во главе с Паасикиви провела в течение осени 1939 года семь встреч в Москве, из них шесть раз переговорами руководил лично Сталин, что, по мнению автора биографии вождя Стивена Коткина, свидетельствует о редкостной уникальности случая. Этот же момент подчеркивается историком и дипломатом Виктором Владимировым. За стол переговоров, по удачному замечанию Туомо Полвинена, сел «решительный ум», стремившийся к достижению конкретных результатов. Позже Паасикиви рассказывал о том, что был приятно удивлен хорошим расположением духа, в котором пребывал Сталин.
И при этом Сталин не показался, когда в марте 1940 года делегация Финляндии под руководством премьер-министра Ристо Рюти обсуждала условия мирного договора, ограничившись тем, что представил свое приветственное слово на русском языке. Он также не участвовал в процессе прощупывания почвы для начала мирных переговоров в Москве в апреле 1944 года. Туда Паасикиви прилетел через Стокгольм, и не присутствовал на процедуре заключения перемирия в сентябре 1944 года. В январе 1948 года Сталин пригласил Паасикиви в Москву, но последний отказался, сославшись на почтенный возраст (77 лет) и «очевидного бурления чувств, что повлечет за собой поездка». Паасикиви в точности знал, чего добивался Сталин, и не был готов к «договору о дружбе» по типу тех, что были заключены с Румынией и Венгрией – эти документы, фактически, стали военными соглашениями.
За исключением переговоров осени 1939 года, финны общались с народным комиссаром иностранных дел Вячеславом Молотовым, в открытой форме оказывавшим давление на Финляндию. По этой причине с фамилией «Молотов» связываются сидящие в сознании финнов представления об образе врага. Касательно Сталина же, военная цензура позаботилась о том, чтобы пропагандистская машина не поносила его имени.
В должности посланника Паасикиви встретился со Сталиным уже на пороге своего отъезда из Москвы в конце мая 1941 года. То осталось их последней встречей. Общение длилось полчаса, после него Сталин пообещал Паасикиви 20 тысяч тонн зерна, а еще высказался со знанием дела, что они (читай – в Хельсинки) «не довольны вами». На похороны Сталина в 1953 году Паасикиви отправил своего премьер-министра Урхо Кекконена.
Последний раз с министром иностранных дел Молотовым Паасикиви встречался в октябре 1955 года в Москве в рамках своего государственного визита. После встречи Молотов поспешил на генеральную ассамблею ООН в Нью-Йорк. Наступал период «хрущевской оттепели» во внешней политике, противником которой, кстати, и возвращения территории Порккала-Удд, В 1991 году в свет вышла книга интервью Молотова в виде мемуаров, где он лаконично заметил, что «мы вряд ли поступили бы также». Отсылка к Сталину очевидна. К этому Молотов добавил, что их постигла неудача в попытках «демократизации» Финляндии и Австрии.
Паасикиви уже не было, когда Никита Хрущев повторно захотел унизить Молотова. Проигравшего в борьбе за власть и находившегося в Улан-Баторе бывшего министра иностранных дел решили назначить на пост посла в Хельсинки. Как отмечает Киммо Рентола, то могло оказаться грубейшим просчетом. Словно предчувствуя это, МИД предложил по неофициальным каналам КГБ уточнить этот момент «у президента Кекконена и финских друзей». Вне всякого сомнения, прибудь Молотов в Финляндию, его на месте угостили бы еще теми коктейлями.
Посланник Швеции в Москве Вильгельм Ассарссон считает, что Паасикиви был первым покидающим Москву послом, которого принял Сталиным. С британским послом Сталин впервые встречался в июле 1941 года, с американским – в августе 1941 года. В августе 1939 года сталинской аудиенции удостоился вместе с министром иностранных дел фон Риббентропом посла Третьего рейха в Москве граф Шуленбург. Ассарсон считает, что в Кремле Паасикиви был persona gratissima. Со своей стороны, Александра Коллонтай, занимавшая должность посланника СССР в Стокгольме, характеризовала Паасикиви как «умного и открытого» человека. С ее слов, Сталин особо ценил Паасикиви, называл его человеком, с которым всегда интересно вести диспуты. Молотов и Коллонтай хорошо запомнили впечатление Сталина от главного финского переговорщика и действовали согласно этому. Однако после Зимней войны «вождь народов» более не показывался, и Паасикиви пришлось довольствоваться исполняющим прямые указания сверху Молотовым.
Паасикиви и его визави на переговорах
Именно народный комиссар иностранных дела Вячеслав Молотов выступил визави Паасикиви на переговорах в Москве. Молотов пользовался славой угрюмого и жесткого переговорщика «un négociateur terrible», но, со слов Паасикиви, он проявлял вежливость и дружелюбие, а после трудной дискуссии позволял себе «сглаживающую игру слов», хотя с Паасикиви у них и прошло множество сложнейших обсуждений. А вот о его заместителе Андрее Вышинском – исполнителе советизации Латвии, прокуроре московских показательных процессов и нюрнбергского процесса – Паасикиви отзывался как об «фанатичной и скучной личности».
Еще одним партнером Паасикиви на переговорах в Москве стал второй заместитель Молотова и исполнитель процесса советизации Литвы Владимир Деканозов, назначенный в 1940 году полпредом в Берлин. С ним Паасикиви повторно имел встречу весной 1944 года в Москве, где тот вновь замещал Молотова. По стечению обстоятельств Деканозова расстреляли в декабре 1953 года вместе с его бывшим руководителем Лаврентием Берией. Однако самым же худшим из врагов Финляндии, как считал Паасикиви, был руководитель ленинградских партийных органов Андрей Жданов. На нем лежит ответственность за советизацию Эстонии, а в 1944—1947 годах именно Жданов возглавлял контрольную Союзную комиссию в Финляндии. Правда, как отмечает Туомо Полвинен, эту дневниковую запись Паасикиви не включил в свои мемуары.
Выполнение стоявших перед Паасикиви задач осложнялись действиями переведенного из Риги полпредом СССР в Финляндии Иваном Зотовым. Однако, как говорится, и на старуху найдется проруха. Работа полпреда контролировалась резидентом НКВД, рапортовавшему в декабре 1940 года в Кремль, что тот неуклюже ведет переговоры и часто попадает в неловкие ситуации, и что финны ни во что его не ставят. В начале апреля Зотова отозвали, заменив Павлом Орловым. Подобным же образом в 1979 году резидент КГБ заменил тогдашнего обитателя здания по улице Техтаанкату в Хельсинки – тогда в Петрозаводск отправили Владимира Степанова.
Паасикиви и Маннергейм
В довоенный период Паасикиви, равно как и Маннергейм, не считались такими уж однозначными фигурами, какими они видятся в представлении последующих поколений. О Паасикиви говорили, что у него тяжелый характер, что он готов идти на компромисс и проводит соглашательскую политику; что он – монархист и занимал в 1918 году пост премьер-министра в правительстве, реализовавшем политику севшей на мель Германии. А еще его критиковали как участника переговоров, приведших к «позорному» Тартускому миру в 1920 году. Комментировались и его личностные качества: «упертый и вспыльчивый, совершенно не умеющий заигрывать с русскими». Будучи осведомлен об этом, Паасикиви желал, чтобы на переговорах осени 1939 года с ним разделил бы ответственность еще один участник переговоров в Тарту Вяйне Таннер.
Подозрения звучали и в адрес Маннергейма, считавшегося слишком старым (72 года) для командования войсками. Конфликт с министром иностранных дела Эльясом Эркко, серьезные разногласия с премьер-министром А.К.Каяндером чуть было не привели к подписанию поданного им в ноябре 1939 года прошения об отставке. Ведь Маннергейм считал, что правительство не обладало такой армией, какая требуется для осуществления избранной им внешнеполитической линии – считалось, что в случае начала войны, Россия будет задействовала на других фронтах. Как известно, ситуация сложилась иным образом. Более всего Маннергейма бесили демарши Эркко. Паасикиви, также разорвавший свои отношения с министром, обвинял того в сползании к войне и вообще говорил о «войне Эркко». В общем, Паасикиви никак не удавалось унять своего раздражения, он даже называл Эркко «уничтожителем государственности».
Вот как представляет участвовавший вместе с Паасикиви на завершающем этапе переговорного процесса в Москве Вяйне Войонмаа характерные черты натуры своего коллеги. Причиной испытанных Финляндией в Зимнюю войну «безграничных потерь» Паасикиви считал оказанное финнами и, отдельно, активистами пассивное сопротивление в период «лет угнетения», породившим «натянутый дух независимости» и выстроившим основанное на «правах» будущее страны, совершенно не учитывающее мощь великих держав. Для него «суометарианство» являлось тождеством реальной политики, как говаривал Паасикиви, «активист не должен жить в безвременном времени».
В атмосфере проигранной войны и окруженные тяжелой московской атмосферой Паасикиви и Войонмаа даже размышляли о том, что, возможно, Эстония поступила правильно. То, к чему привело решение эстонского правительства, выяснилось летом 1940 года, когда подразделения Красной армии покинули свои базы и оккупировали территорию всей страны. Тогда же в свете успеха немецкого оружия Паасикиви верил, что Британия вскоре склонится к миру. «Окончание большой войны является для нас первоочередной задачей, мы вкладываем наши надежды на то, что Германия вскоре разобьет Англию». Высказывания британского посла сэра Стаффорда Криппса раздражали Паасикиви: лейборист левого толка в декабре 1939 года, высказавшись в поддержку «народного правительства» Отто Куусинена, задал Паасикиви вопрос: «Неужели финны на самом деле не желают войти в Советский Союз? Как бы проголосовали коммунисты?» В ответ Паасикиви спросил: «Возможно ли предположить, что британские коммунисты проголосовали бы за вхождение в состав Германии?»
В течение 1930-х годов схожесть взглядов Маннергейма и Паасикиви существенно сблизила эти две фигуры. Маннергейм считал, что ему удалось протолкнуть идею «ориентированности на Швецию», что уже в 1935 году стало внешнеполитическим ориентиром правительства Кивимяки. Возможно, что идея отправить Паасикиви посланником в Стокгольм также исходила от Маннергейма, но, фактически, реализация этого лежала на плечах ключевых членов «внешнеполитического клуба» Паасикиви – премьера Тойво Кивимяки и министра иностранных дел Антти Хакцелля. Они также соглашались во мнении о вредоносности языкового конфликта для взаимоотношений со Швецией. Маннергейм дал Паасикиви такую оценку: «Паасикиви обладает талантами, умениями, он интересен, хотя и не умеет выразить себя ни на каком языке». Их тесное сотрудничество и растущее взаимное уважение продолжалось и после войны, хотя занимавший президентский пост Маннергейм в августе 1944 года настолько рассердился по поводу одного газетного интервью Паасикиви, что вывел его из состава финляндской делегации, обсуждавшей условия перемирия. Однако, как указывает Туомо Полвинен, уже поздней осенью 1944 года их отношения наладились. Тогда все говорило о том, что «без услуг Паасикиви невозможно справиться с последствиями изменившихся условий».
Москва в период перемирия
Что же ожидало Паасикиви в Москве, куда он вновь вернулся в марте 1940 года уже через неделю после подписания мирного соглашения. Здание посольства пустовало, в нем царил дух «разрушения Иерусалима». Въехать в него удалось только в конце апреля: новое здание посольства, спроектированное Хильдингом Экелундом было сдано в эксплуатацию всего полтора года назад.
В задачу Паасикиви и его помощника Войонмаа всходило провести переговоры касательно реализации мирного соглашения и, среди прочего, выяснить ставшее резонансным, прохождение пограничной линии в районе Энсо. Постепенно приобретавшая все более жесткую тональность переписка с Хельсинки привела к тому, что Паасикиви попросту заявил правительству: «Если вы не доверяете моей способности критически осмыслять происходящее на месте, будет лучше, если отправите сюда другого».
Полной неожиданностью для Кремля стала эвакуация населения с отошедших СССР территорий. Паасикиви записал в свой дневник, что Сталин весьма осерчал, узнав, что все население покинуло новоприобретенные территории, ведь ближний круг убеждал его в том, что людей заставили съехать». Похожий, но услышанный от шведов удивленный комментарий Молотова по поводу опустевшего в марте 1940 года Выборга, записал посланник Финляндии в Стокгольме Г.А.Грипенберг: «Неужто они и впрямь считают нас варварами?»
Как представитель советской стороны Вячеслав Молотов не собирался уступать ни в чем. Неясность демаркации оставила по другую сторону восточной границы самую современную в Европе деревообрабатывающую промышленность. Производство картона только в одном Энсо соответствовало объемам производства всего СССР по статистике за 1939 год, а гидроэлектростанция в отчужденном от Финляндии местечке Роухиала вошла в тройку самых мощных энергоблоков тогдашнего СССР. Из сказанного следует, что новая граница возымела существенный экономический эффект для Советского Союза, хотя оно и не являлось причиной развязывания войны.
Растущие требования советской стороны определяли весь период нахождения Паасикиви на посту посланника. Как он писал министру иностранных дел Рольфу Виттингу, «и вот я снова здесь – в пекле адовом, и жизнь безрадостна». В другой контексте он указывает, что «здесь приходится жить в беспрестанном напряжении, потому как никогда не знаешь, что происходит и что тебя ждет». В течение лета и осени 1940 года, со слов Полвинена, Паасикиви в его одинокой должности охватило чувство беззащитности, страх и полное неведение относительно будущего.
Все переговоры Паасикиви проводил на русском языке, хотя знал, что его знание языка оставляет желать лучшего. В свое время он получил магистерскую степень по русскому языку, литературе и истории и даже провел в Новгороде полгода с целью укрепления полученных знаний. Осознавая свою ограниченность в языке, Паасикиви с особой тщательностью готовился к переговорам, записывая, насколько это было возможным, все самые важные и сложные фразы на бумагу. До переговоров осени 1939 года Маннергейм был озабочен уровнем языковой подготовки своих переговорщиков, в свою очередь, опять же Войонмаа считал, что Паасикиви в достаточной степени усвоил русский язык и хотел на нем разговаривать.
В Финляндии Паасикиви критиковали и критикуют за его чрезмерную широту взглядов, однако в России это является заслугой, а многословие – обычная практика Второй президент Эстонской республики Леннарт Мери сказал, что на русском легко «болтать», и, в отличие от той же Франции, в России ценится то, что ты способен общаться с русскими на их языке, даже если знание языка далеко не идеально. В упоминавшейся выше книге интервью Молотова приводится данная им Паасикиви характеристика: «По-русски говорил кое-как, но понять было можно».
Цели Кремля
В 1940-41 годах Москва стала настоящим адовым пеклом для Финляндии: она не удовольствовалась победой в Зимней войне и хотела большего. Переговоры в Берлине в ноябре 1940 года показали, что в цели СССР входило полное уничтожение Финляндии, ведь именно Молотов сказал Гитлеру, что Советский Союз считает своей обязанностью окончательно разрешить финляндский вопрос. Заключенный в 1939 году договор о разграничении сфер влияния, в общих чертах, реализовался, за исключением Финляндии. Гитлер ушел от прямого ответа, подчеркнув, что развязать войну с Финляндией может иметь глубокие отрицательные последствия. Молотов же интерпретировал это как новое обстоятельство, не учтенное в договоре прошлого года.
Как подчеркивает исследователь Пекка Висури, немцы избирательно передали финнам содержание переговоров, воспользовавшись разными каналами. Даже после ноября 1940 года Германия не признала существования секретного дополнительного протокола и содержащегося в нем разделения на сферы влияния. Тем не менее, общение Молотова с Гитлером стало поворотным моментом.
В январе Паасикиви в письме министру иностранных дел Рольфу Виттингу высказывает некоторые размышления насчет того, что сложно с полной долей уверенности определить цели СССР. В качестве возможных альтернатив имеются уничтожение Финляндии подобно странам Балтии, либо сохранение Московского мира. Озвученные в Берлине требования Молотова дошли до Паасикиви только в июне 1941 года после того, как ему их пересказал президент Ристо Рюти, на что глубоко потрясенный Паасикиви отметил, что если данный факт – правда, то это лишь доказывает то, что «советским господам вообще нельзя доверять».
В июне 1940 года СССР оккупировал страны Балтии, и совсем скоро в августе аннексировал их в качестве союзных республик. Заявку на присоединение Эстонии поддержал в Верховном совете СССР руководитель Карело-Финской ССР О.В.Куусинен. Позже стало известно, что Молотов 30.6.1940 года сказал министру иностранных дел Литвы, что им следует быть в той степени реалистами, чтобы понимать, что малые народы в будущем исчезнут. Литва вместе с другими народами стран Балтии, а также Финляндии, будет включена в славную семью советских народов.
Кремль оказывал серьезное давление. Транзит по материку на полуостров Ханко являлся примером чрезмерного требования, с которым Финляндии следовало согласиться. Советский Союз также планировал значительное расширение своей базы в Ханко.
Наиболее серьезной попыткой дестабилизировать ситуацию в самой Финляндии стал выход из подполья финских коммунистов, создавших в мае 1940 года Общество мира и дружбы с СССР, и организовавших широкомасштабные демонстрации. Увы, эта секретная операция НКВД была обречена на провал. В течение осени деятельность общества постепенно была свернута, его закрыли уже к декабрю, многих членов подвергли репрессиям. За все эти действия Молотов отчитывал финляндскую сторону, требуя вывода Таннера из состава правительства. В октябре 1939 года А.Коллонтай записала в своем дневнике мысль Молотова, что самым главным противником мирного соглашения является социал-демократ Таннер. В целом, Паасикиви в полной мере пришлось на себе испытать жесточайший прессинг со стороны Кремля.
По итогам Московского мира СССР удовлетворился только переносом границы на полуострове Рыбачий в районе Петсамо. Это успокоило Норвегию. Шведам тоже послали сигнал соглашением по Аландским островам. Осенью 1944 года ситуация уже была иной: Красная армия вступила на территорию Петсамо и очистила восточную часть Финнмарка от немцев. В 1945 году все красноармейские подразделения были полностью выведены с территории Финнмарка. В ходе переговоров с норвежским правительством в изгнании в ноябре 1944 года Молотов потребовал передачи СССР Медвежьего острова и назначения на Шпицберген совместной норвежско-советской администрации.
Вопрос об организации управления никелевым месторождением в Печенге стало одной из препон в период пребывания Паасикиви в Москве и, в конечном итоге, привело к его отставке. Для Германии обеспечение доступа к никелевым месторождениям являлось приоритетной задачей с военно-экономической точки зрения, так что несмотря на наличие договора о дружбе Москва и Берлин занимались перетягиванием каната. Кремль принуждал Финляндию обеспечить советское преимущество в управлении шахтами, на что финны не согласились. В течение весны 1941 года Германия обеспечивала Финляндии опору в этом противостоянии.
Касательно постепенного сближения Финляндии и Германии Паасикиви держали в тотальном неведении. Телеграфируя в феврале 1941 года в МИД Финляндии, Паасикиви выразил свой глубочайший скептицизм: «Если Вам известно о наличии достаточной иностранной военной помощи на случай различного стечения обстоятельств, о чем меня, к сожалению, не поставили в известность, полагаю, что имею возможность придерживаться Вашей политической линии». Частично, данный факт послужил еще одним поводом написать прошение об отставке с поста посланника в Москве. Чтобы успокоить Паасикиви, президент Рюти в феврале довел до его сведения содержание дискуссии между генералом Эриком Хейнрихом и начальником генштаба вермахта генералом Францем Гальдером, прошедших в Берлине в январе 1941 года. Как отмечает Туомо Полвинен, Паасикиви получил возможность осознать, что ожидаемая им помощь со стороны Германии выглядит реальней, чем ожидалось.
Аландские острова как разменная монета
Приведем здесь данный Паасикиви правительству известный совет касательно обсуждения Аландских островов: «прошу избегать излишнего погружения в юридическое крючкотворство, потому что Кремль – это не уездный суд». Поскольку Советский Союз не являлся стороной, принявшей в 1921 году Аландскую конвенцию, то в октябре принудил Финляндию заключить двустороннее соглашение. После окончания Зимней войны Финляндия продолжала возводить на Аландских островах укрепления, и теперь СССР потребовал их полного срытия. Согласно тексту договора, «Финляндия обязуется демилитаризовать Аландские острова, не укреплять их и не предоставлять их для вооруженных сил других государств». По договору, Советскому Союзу предоставляется право содержать на Аландских островах свое Консульство, в компетенцию которого входила проверка проведения в жизнь обязательств о демилитаризации и не укреплении Аландских островов.
Довоенные планы по военному сотрудничеству между Финляндией и Швецией первоначально сосредотачивались на обеспечении совместной обороны Аландских островов, но по причине противодействия со стороны Москвы, из этого ничего не вышло – наоборот, Аландские острова стали разменной монетой, предлагавшейся разными сторонами в разных ситуациях и в разное время. Известный дипломат Макс Якобсон подметил, что «из массива документов по вопросу об Аландах можно было бы воздвигнуть для нас памятник-предупреждение, чтобы мы не воображали, будто знаем, что случится в будущем».
В ноябре 1939 года Вячеслав Молотов сказал шведам, что тем следует помнить, что некогда Финляндия и Аландские острова входили в состав России. Речь шла об авторитете великой державы. В другой связи Молотов подчеркнул важность избавиться от униженного состояния, в котором оказалась Россия после неудачной Крымской войны. Он отсылал к положениям Парижского мирного договора 1856 года и к запрету на возведение укреплений на Аландских островах. В декабре 1939 года, когда война шла полным ходом, Паасикиви задумался о возврате Аландских островов бывшей метрополии с теми предпосылками, чтобы Швеция пришла на помощь Финляндии и заключила с ней долговременный оборонительный союз или некое entente cordiale. Со своей стороны, сталкивая интересы Стокгольма и Хельсинки, Молотов предлагал Аландские острова шведам и запрашивал у них возможные пожелания.
Подобного же рода мыслительная деятельность наблюдалась и летом 1944 года. Дневниковые записи стокгольмского посланника Грипенберга свидетельствуют о том, что Финляндия готова отказаться от Аланских островов, если это позволит защитить Ханко или территории Южной Финляндии. Распространенное СССР слух о возможной замене Порккала-Удд на Аландские острова вызывали раздражение премьер-министра Пера Альба Ханссона, в особенности по той причине, что правительство Швеции не было поставлено в известность. Со слов Грипенберга, Ханссон неоднократно испытывал разочарование по поводу «невозможности доверять финнам и отсутствие желания выстраивать истинное сотрудничество с правительством Швеции».
Ориентир на Швецию
До Зимней войны, во время нее, в период перемирия и во время войны-продолжения главенствующим вопросом в рассуждениях Паасикиви, да и всего финляндского правительства была военная помощь со стороны Швеции. Это было целью Маннергейма, хотя, как считает Якобсон, в 1930-е никто не осмеливался произносить вслух термин «оборонительный союз». Отправленный в отставку с началом советской военной кампании против Финляндии 1939 года министр иностранных дел Швеции Рихард Сандлер завел правительство своей страны и Финляндию в заблуждение, но только не руководство СССР, сообразившее, что восточное направление политики Сандлера ничем не подкреплено.
В конце декабря 1939 года Паасикиви пишет министру иностранных дел Таннеру, что если бы Швеция более решительно выступила вместе с нами всей своей военной мощью – что известно Кремлю, то СССР оставил бы нас в покое. Однако подобного не случилось. Справедливости ради, Швеция не заявила о своем нейтралитете, а лишь сообщила, что «не участвует в ведении войны» и не только оказывала материальную поддержку финнам, но и позволяла своим добровольцам участвовать в боях, в особенности, в северной части Финляндии.
Возникшую после Зимней войны идею военного союза с Финляндией и Швецией Молотов отринул на корню. С его слов, это было бы противно положениям Московского мирного договора. В конце лета в Финляндии начало расти напряжение на фоне устраивавшихся Обществом дружбы демонстраций и увеличившихся случаев шпионажа. Кроме того, постепенное сосредоточение подразделений Красной армии около границы также не оставалось незамеченным, что заставило Финляндию начать подготовку к новой агрессии. Этот этап известный как «августовский кризис» актуализировал дискуссию вокруг военно-технического сотрудничества между Финляндией и Швецией. В апреле Германия оккупировала Норвегию и Данию, после чего за какую-то пару недель разгромила Францию. Шла битва за Англию, проигранная, в итоге, немцами. В сентябре Германия начала транспортировку грузов и живой силы через Финляндию в Норвегию, но транзит немецких «отпускников» по территории Швеции начался еще в июле.
В Швеции инициатива военно-технического сотрудничества традиционно зрела в кругах военных, которые стали использовать псевдоним «Decemviri» (Десятка). По этому поводу свое мнение имел премьер-министр Пер Альб Ханссон, отражавшее глубинное понимание шведами северных территорий и озабоченность политикой Финляндии. Собственно, в сентябре 1940 года он говорил о «союзном государстве» трех Северных стран Хенрику Рамзаю и Вяйне Хаккила. В этой же связи он подчеркивал необходимость сдерживать авантюристский дух внешнеполитической линии «некой» страны.
Оккупация Норвегии превратила немецкую угрозу независимости Швеции во вполне конкретную возможность исхода событий, одновременно в интересах шведов было воспрепятствовать повторной вспышке войны в Финляндии. Шведская пресса размышляла о том, что в случае войны придется принимать новые потоки беженцев. Из-под наступающей Красной армии следует спасти «все шведоязычное население, а также всех получивших образование финнов».
Решающий вопросом в создании межгосударственного союза или в координировании внешней политики государств являлось требование Швеции к финнам отказаться от реванша и не пытаться вернуть себе в ходе военных действий территорию утраченной Карелии. Можно привести слова министра иностранных дел Кристиана Гюнтера, сказавшего, что Швеция не сможет обеспечить Финляндии военных гарантий, если не получит права наблюдать за внешнеполитической линией Финляндии. Вернувшаяся в октябре 1940 года из Москвы посланник СССР Александра Коллонтай в разговоре с министром Гюнтером подчеркнула, что Советский Союз безусловен в своем уважении к независимости Швеции. Однако сложно представить, чтобы Россия отказалась бы ради Швеции от Финляндии, за господство над которой страны борются на протяжении столетий. Со слов Гюнтера, в Хельсинки господствующей должна стать проводимая Швецией, а не «кем-то иным» внешняя политика, что не могло не соответствовать интересам СССР.
Другой образ врага
Образ врага, как его видели в Финляндии и в Швеции, отличался. Развернувшаяся после оккупации Норвегии ситуация выглядела с точки зрения Стокгольма иначе, чем с позиции Хельсинки. Вне зависимости от пережитого после Зимней войны шока участие в обороне Финляндии воспринималось в штыки, в первую очередь, среди социал-демократов. Имевший большое влияние министр финансов Эрнст Вигфосс сугубо отрицательно относился к оказанию Финляндии поддержки в ходе военных действий, фоном чему, безусловно, служила память о кровавых последствиях гражданской войны в Финляндии, точно охарактеризованную Максом Якобсоном: «наследники дворян Эренсвярды уступили власть народникам Эрландерам».
Так называемая «языковая война» стала второй проблемой, вызывавшей раздражение в Швеции. В общении с премьер-министром Ханссоном по вопросу языковой политики Университета Хельсинки тогдашний посланник в Стокгольме Ю.К.Паасикиви отметил, что Ханссон обладает достаточной информацией по делу, хотя Ханссон и был склонен преуменьшать тяжесть ситуации, ссылаясь на то, что шведам сложно понять то, что в Финляндии есть еще и этнические финны. На его взгляд, весь вопрос – предмет роскоши высших кругов, что, разумеется, было упрощением. Расселение эвакуированного с театра военных действий в период Зимней войны населения в областях с преимущественно шведским населением, не могло не вызвать пристального внимания в Швеции. Паасикиви, как и Маннергейм, считали стремление подогревать языковой конфликт безответственной.
Осенью 1940 года Швеция была готова идти дальше вплоть до межгосударственного альянса или персональной унии, желая воспрепятствовать началу новой войны в Финляндии, однако Берлин, равно как и Москва высказались совершенно ясно против подобного. Рейхсмаршал Геринг в декабре того же года передал через генерала Пааво Талвела позицию Гитлера: «Если Финляндия заключит персональную унию со Швецией, на этом закончится заинтересованность Германии к Финляндии». Создание унии превратит Финляндию в шведскую провинцию. Попытки шведского правительства убедить Москву в том, что Швеция будет удерживать реваншистские настроения Финляндии в узде, не будут услышаны.
В январе 1941 года Паасикиви сказал Ассарссону, что финляндско-шведские планы по двустороннему сотрудничеству утратили актуальность. С его точки зрения, победа Германии являлась единственным способом спасти Европу от «большевистской катастрофы» и разрешить судьбу Финляндии. Еще в ноябре в письме Рюти он писал: «Для нас чрезвычайно важно войти в северные блоки, но не с целью противостояния с Россией – я достаточно знаю эту страну. Однако если мы продолжим оставаться в сфере ее интересов – это будет означать нашу смерть». Позже весной он сделал следующую запись: «Какого бы мнения ни придерживаться касательно нынешней германской системы, для нас это в тысячу раз лучше, чем войти в состав СССР, что будет смерти подобно». Зимой 1944 года Паасикиви пометил в дневнике, что оккупация означает «могилу или сибирский покой».
Очень вовремя
То, что Паасикиви приняли в конце мая в кремлевском святилище, стало частью запоздалой кампании воспрепятствовать уходу Финляндии в германском фарватере. Это же касалось замены ненавистного посланника в Хельсинки и уведомления о том, что СССР более не противится сближению Финляндии и Швеции. Когда 10.6.1941 года Паасикиви прилетел из Стокгольма, встречавший его в хельсинкском аэропорту Малми генерал Талвела сказал: «Ты вовремя выбрался из Москвы». Через неделю Паасикиви запишет в дневнике: «Все сходятся во мнении о том, что я очень вовремя выбрался из Москвы»
Цитируя слова Кристера Валбека:
«Это высокая цена, которую Советскому Союзу пришлось заплатить за Выборг и другие территории, приобретенные Сталиным по итогам мирного договора после Зимней войны. Последствия войны варьируются с 9 апреля 1940 года по 4 апреля 1949 года, когда Норвегия и Дания подписали Североатлантический договор, а Соединенные Штаты взяли на себя ответственность за защиту двух западно-северных стран.
Рене Нюберг, бывший посол Финляндии в Москве и Берлине.
Источники:
1. Vilhelm Assarsson: I skuggan av Stalin. Söderström, 1963.
2. Felix Chuev: Molotov Remembers. Inside Kremlin Politics. Ivan R. Dee, 1993.
3. Max Jakobson: Paasikivi Tukholmassa, J.K. Paasikiven toiminta Suomen lähettiläänä Tukholmassa 1936–39.
Otava, 1978.
4. Stephen Kotkin: Waiting for Hitler, 1920−1941. Penguin Press, 2017.
5. Ohto Manninen: Toteutumaton valtioliitto. Suomi ja Ruotsi talvisodan jälkeen. Kirjayhtymä, 1977.
6. Johan Nykopp: Paasikiven mukana Moskovassa. Kirjayhtymä, 1975.
7. J. K. Paasikivi: Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939–41. WSOY, 1958.
8. J.K. Paasikivi: Jatkosodan päiväkirjat 11.3.1941 – 27.6.1944. WSOY, 1991.
9. Tuomo Polvinen: J.K. Paasikivi. Valtiomiehen elämäntyö 3, 1939–1944. WSOY, 1995.
10. Kimmo Rentola: Stalin ja Suomen kohtalo. Otava, 2016.
11. Timo Vihavainen, Ohto Manninen, Kimmo Rentola, Sergei Žuraljov: Varjo Suomen yllä: Stalinin salaiset kansiot. Docendo, 2017.
12. Timo Vihavainen: Neuvostoliiton varjossa kasvanut kansa. Minerva, 2019.
13. Pekka Visuri, Eino Murtorinne: Hitlerin ja Stalinin kaupankäynti Suomesta 1939–1940. Kiista Suomen asemasta Saksan ja Neuvostoliiton vaikutuspiirissä. Docendo, 2019.
14. Viktor Vladimirov: Kohti talvisotaa. Otava, 1995.
