Снельмановская программа в условиях «периода угнетения» и правой реакции
Образ мысли и деятельность Ю.К.Паасикиви на протяжении всей его жизни определял принцип, закрепленный на Боргосском сейме в 1809 году и ставший основой отношения между Финляндией и Россией на протяжении более чем 100 лет. Особый автономный статус Великого княжества Финляндского в составе Российской империи гарантировался институтом генерал-губернатора и министра-статс-секретаря, имевших право непосредственного представления финляндских дел монарху. Властные полномочия российских министерств не распространялись на Финляндию. Поворотным моментом стало польское восстание 1863 года, позволившее славянофилам укрепить свои позиции в стремлении к единой и неделимой России. В империи начался процесс усиления бюрократии и передачи власти министерствам, вследствие чего управляемые наместничества расформировывались одно за другим: Польша утратила свою автономию и название в 1863 году, Балтийское генерал-губернаторство ликвидировали в 1876 году. Такая же участь постигла в 1881 году и Кавказское наместничество. В Финляндии с усилением власти министерств завершилась эпоха исключительной власти императорских ставленников как гарантов статуса окраин.
В Финляндии министр-статс-секретарь и генерал-губернатор начали постепенно утрачивать свое эксклюзивное право докладывать о финляндских делах напрямую императору. В конечном итоге противостояние завершилось не в их пользу. Создание министерского комитета привело к тому, что Финляндия более не имела возможности оставаться вне полномочий центральных министерств, поскольку министр-статс-секретарь не являлся членом этого центрального органа. Без отношения российского министра прямые доклады министра-статс-секретаря и генерал-губернатора монарху утрачивали свою силу. Наиболее ярко вмешательство имперских министров в финляндские дела проявлялись в давлении на сенат и сейм: представителям сословий раз за разом давались все новые и новые представления, что приводило к тому, что в конечном итоге они склонялись к решению, соответствовавшему представлению.
Отношение русских властей к особому статусу финнов начало претерпевать изменения в сторону ужесточения статус-кво уже при генерал-губернаторе Николае Адлерберге. Последний генерал-губернатор эпохи царя реформатора Александра II был более озабочен церемониальным статусом второго лица после монарха, он не слишком-то интересовался тем, чтобы тратить свое время на действительное управления. Будучи близким другом императора, Адлерберг умело проталкивал свои идеи, в частности, он жесткой рукой подчинил себе сенат. Одновременно ослабевало влияние министра-статс-секретаря Александра Армфельта. После ни одному занимавшего такой высокий пост не удалось вернуть его на прежний уровень. После гибели Александра II взошедший на престол Александр III начал проводить в жизнь самодержавный принцип управления по образцу своего деда Николая I, что включало в себя подозрительное отношение к Финляндии. Центральным орудием по воплощению подобной политики стал именно генерал-губернатор. Первым на путь целенаправленной русификации встал Ф.Л.Гейден, нанесший удар по языковой и образовательной политике. Он считал, что Финляндия заслуживает этнографической независимости. После внезапной смерти императора в 1894 году и с усилением политики закручивания гаек делать политику в белых перчатках на манер Гейдена уже никто не собирался.i
В изменившихся условиях финны обратились к наследию скончавшегося в 1881 году Юхана Вильгельма Снельмана, в свое время приобретшего закалку во многих битвах.ii
Основополагающим принципом и максимой его представлений о государстве было то, что российский император при любых условиях выступает гарантом условий для внутреннего развития государства. Активный сторонник стара финской партии Ю.К.Паасикиви проводил в жизнь политику соглашательства и достижения компромиссов в борьбе против русификации, однако считал, что любая соглашательская политика имеет свои границы. Он сошелся во мнении со Снельманом и его духовным оруженосцем С.Юрье-Коскиненом считавших, что персона монарха обеспечивает защиту Финляндии с ее статусом, но эта защита действовала только до конца 1890 годов. В свое время Александр II совершенно не прислушивался к выпадам в адрес Финляндии, однако пропитанный до мозга костей идеями самодержавия Александр III сказал председатель Комитета министров и министру финансов графу С.Ю.Витте, что форма государственного правления Финляндии его не устраивает. При этом Александр III исходил из того, что его связывают гарантии его предшественников, а значит они незыблемы. Радикальные перемены наступили с началом «слабохарактерного», как высказался Юрье-Коскинен, царствования Николая II. Мнению Паасикиви, от него не следовало ожидать ничего хорошего, потому что «в императорских кабинетах вращаются разные люди, и он, как правило, соглашается, с последним, кто представил ему свое мнение».iii
Начиная с 1882 года сенат начал политизироваться с приходом в него представителя старофиннов Г.З.Юрье-Коскинена и либерала Лео Мехелина. В отношении первого предполагалось, что санкт-петербургское направление следует использовать с целью продвижения идеи национального движения. На взгляд младофинна К.Ю.Стольберга, конечной целью являлось обеспечить максимальную независимость, то есть достичь союза двух равнозначных независимых государств под управлением единого самодержца, но с опорой на собственные конституции.iv Это было взято за принцип, которым руководствовался парламент при составлении отчета о государственно-правовом статусе Финляндии, планировалось, что перевод документа на русский язык будет направлен всем имперским официальным властям. За дело взялся Л.Мехелин и в 1886 году опубликовал «Precis du droit public du grande-Duche de Finlande» (Конституцию Великого княжества Финляндии в изложении местного сенатора Л.Мехелина), представлявшую собой подборку документов о форме управления и типов конституций. Десятью годами ранее, занимая профессорскую должность, он издал похожий документ под названием «Конституции Великого княжества Финляндия с приложениями», основополагающей мыслью которого была в том, что в 1809 году в Порвоо Финляндия и Россия заключили союз. Собственно, он считал взаимоотношения между двумя странами государственной унией, объединенной властью одного правителя. Страну следовало воспринимать как государство.v
Конкретные действия по наступлению на финляндскую автономию начались в период правления Николая II, когда в 1898 году генерал-губернатором Финляндии был назначен бывший начальник штаба войск гвардии и Петербургского военного округа Н.И.Бобриков. Последний продолжил начатую Гейденом линию, но куда более энергичными методами с диктаторскими замашками. Будучи офицером до мозга костей, новый генерал-губернатор полагал, что выросшая из особого географического положения финляндская автономия препятствует единству империи. Программа Бобрикова зиждилась на том, что в свое время завоевание Финляндии являлось необходимым с точки зрения обеспечения безопасности Санкт-Петербурга, но поскольку последующее развитие пошло по неправильному пути, то необходимо прекратить противные интересам государства сепаратистские умонастроения. Целью новой администрации стало уничтожение отдельной финансовой системы, навязывание русского языка в качестве официального языка делопроизводства во всех структурах, вхождение финских вооруженных сил в российскую армию. По почину Бобрикова, финляндский вопрос встал на рассмотрении в военном ведомстве. По теме не преминул высказаться военный министр А.Н.Куропаткин, отметив, что после завоевания Финляндии в начале XIX века мы излишне мало обращали внимания на внутренние дела этой российской провинции, а в результате получили под боком у столицы по отношению к нам враждебно настроенную, пропитанную сепаратистскими устремлениями провинцию, где проживает малочисленный, но весьма упертый народ. Задача сделать Финляндию частью российской государственности передается ХХ веку.vi
Власти начали клепать все новые постановления по закручиванию гаек: пользуясь своим положением, министр Куропаткин заручился разрешением императора, а Бобриков позаботился о практическом его исполнении. В 1890 году финляндского почт-директора подчинили входившему в состав Министерства внутренних дел Главному управлению почт и телеграфов. Новый удар последовал после того, как Бобриков представил на подпись императору так называемый Февральский манифест, позволявшему великому князю право издавать законы без согласования с соответствующими финляндскими органами. Генерал-губернатор получил неограниченные права по исполнению монаршей власти в Финляндии. Манифест явился полной неожиданностью для сенаторов. После его оглашения члены сената и должностные лица задумались над тем, как действовать в отношении исполнения незаконных постановлений: подать ли в отставку или, сохранив должность, воспрепятствовать русским занять важные государственные посты? Под петицией против манифеста было собрано полмиллиона подписей, однако Николай II не принял делегацию, и петиция не возымела никакого действия на политику центра.
Наибольшая польза от манифеста заключалась в том, что он познакомил широкие слои населения Финляндии с конституцией Финляндии и с приципами ее государственности. Основанная на конституционности и законности идея национального единства вышла на передний план в искусстве. Дева Финляндия во Дворце сословий в Хельсинки держит в руках щит с начертанным на нем словом Lex (закон), такой же точно посыл был на Всемирной Парижской выставке в 1900 году и на Стокгольмской олимпиаде в 1912 году. Зарубежные страны удалось подключить к этому фронту законности, и одним из наиболее эффективных пропагандистов стал профессор права и экономических наук, сенатор и депутат сейма Лео Мехелин. Планировалось, что изданная под его редакцией на финском и шведском языках качественная иллюстрированная монография «Финляндия в девятнадцатом веке», показать центральным властям, что под их управлением имеется возможность расти и развиваться до тех пор, пока финны не будут в состоянии самостоятельно решать свои дела. Ее переводы на русский, немецкий, французский и английский языки должны были продемонстрировать остальным странам результаты, которые Финляндии удалось достичь в области образования и культуры за тот почти столетий период, что автономия находилась в составе России.vii Надежды на эффект рухнули в одночасье с назначением Н.И.Бобрикова на должность генерал-губернатора. В своей программной речи в 1899 году он объявил, что Россия едина и неделима, как и власть императора, что нет никакого отдельного государства или разделенной короны.viii
Обнародование в марте Февральского манифеста вызывало раскол на конституционалистов и сторонников соглашательской политики. Голосование по манифесту о языке 30.6.1900 привел к ряду отставок. Вальдемар Энеберг стал истинным руководителем сената, в задачу которого входило составить петицию против ужесточения имперской политики в Финляндии. Русификаторские попытки удалось отразить еще в эпоху генерал-губернатора Ф.Л.Гейдена, но с приходом Н.И.Бобрикова каток центральной власти оказался тяжелее. На съезде старофинской партии в 1909 году Паасикиви отметил в качестве основной заслуги соглашательской политики то, что она позволила сохранить сенат как институт власти в эпоху «бобриковщины». На его взгляд, именно сенат стал основным препятствием по сращиванию Финляндии «с телом русской государственности»”ix
Поражение России в войне против Японии и возникшая реальная угроза революции на некоторое время прекратила проводимую центральными властями политику угнетения. Недельная всеобщая стачка в октябре-ноябре 1905 года перекинулась и на Финляндию. Основной её целью было вернуть верховенство закона в эпоху, предшествовавшую Бобрикову. Объявленная в Финляндии всеобщая забастовка вынудила Николая II подписать 4.11.1905 ноябрьский манифест, которым приостанавливалось действие «Февральского манифеста» и заявлялся целый ряд целей по переустройству общественной жизни. На завершающей стадии забастовки все сошлись во мнении, что институт сословий следует ликвидировать, а новых представителей следует избирать с использование всеобщего и равного права голоса.
Обсуждение велось долго. Противоположные позиции занимали старофинны и конституционалисты, идеалисты и реалисты. В это время Паасикиви было уже за тридцать, он занимался изучением финансового права; в его взглядах идеализм молодости уже отступил, заменив его более четким видением своей линии. Учитель Паасикиви по Нормальному лицею в Хямеэнлинна Й.А.Люлю критиковал ведущие газеты страны за недостаточную последовательность в отстаивании законных прав Финляндии. В итоге, Бобриков отправил Люлю в ссылку, и тот в 1903 году в берлинском парке Тиргартен покончил с жизнью, лишенный видения о судьбах страны. Представления Паасикиви бы не столь прямолинейными, наоборот, он завидовал тем счастливчикам, кто имел возможность принять столь идеалистические воззрения. Он полагал, что старофинны не способны обнаружить в истории никакого основания для подобной деятельности, потому как следует учесть возможные последствия. Решение сложное, потому что великие державы не откажутся выступить судьями и исполнителями своих приговоров. Ситуация далека от идеальных целей.x
Старофинны обращались к наследию Снельмана, пытаясь в нем обнаружить для себя направление мысли. На взгляд Паасикиви, Снельман конкретизировал моральную действительность с идеалистических высот. Его учение прагматично: «Мировая история есть мировой суд». Все, что происходит в истории, необходимо и не подвластно разуму. Поэтому Паасикиви характеризовал Снельмана как фигуру, стоявшую на позиции жесткой реальной политики, а прямолинейность и безапелляционность Снельмана называл его товарным знаком. Он высказывал беззубые и безрогие вещи, но старофинны не могли следовать за ним так далеко. К примеру, в 1901 году на праздничном мероприятии по поводу Дня Снельмана у слушателей возник вопрос об отношении Снельмана к «годам угнетения». Чтобы выяснить это, вопрос адресовали его биографу Т.Рейну. Однако последний не сумел сказать, как бы Снельман, будь он жив, отнесся бы к российской политике угнетения. Этот ответ шокировал слушателей и Й.Р.Данеэльсона-Калмари прежде всего, – все они помнили записки Снельмана об исторической задаче правителя и об обязанностях граждан. Позже Рейн согласился, что, по мнению Снельмана, возможны ситуации, когда любовь к отечеству может потребовать преступить закон.xi
Соглашательская линия старофиннов работала еще и потому, что национальное мышление в духе Снельмана вполне устраивало и русских. Министр-статс-секретарь В. фон Плеве 17.12.1900 выступил с инициативой перевода монографии Рейна о Снельмане на русский язык, ибо он желал использовать идеи фенноманского движения для укрепления имперских интересов России в Финляндии. Проект основывался на том, что генерал-лейтенант М.М.Бородкин занимавшийся изучением истории Финляндии и являвшийся противником автономии ознакомился со шведоязычным оригинальным текстом и под псевдонимом Юрье Туркулайнен опубликовал в российском литературном журнале текст под названием «Финский патриот». В конце 1903 года в «Новом времени» вышел состоявший из двух частей большой материал «Снельман». Его автор, скрывавшийся под инициалом «Л», описывает то, как Снельман занимался развитием финского национального движения при российской поддержке и одновременно ослаблял влияние шведов. Новым стало подчеркивание монархических настроений Снельмана. Автор приходит к выводу, что сегодня дальновидный финский патриот Снельман поддержал бы принятие актуальной ситуации вместо развязывания политической разноголосицы.xii
В образе мысли Снельмана наиболее привлекательным для Паасикиви был принцип, согласно которому нация должна существовать с учетом имеющихся условий. Народу Финляндии следует осознать свое место в рамках российской империи, учесть это как действительный факт. Снельман критиковал излишнее внимание к юридическим основам: «Мы можем заметить больших политиков, которые полагают, что политическое обоснование является тем же самым, что и хитрая доказательная база в уездном суде». Наблюдая за тем, как по носят русских в прессе, начиная с польского восстания, Снельман констатировал, что утешение в том, что «Бог утешит глупцов». На взгляд же Паасикиви, тот излишне подчёркивал значение мощного и осознанного национального духа в противостоянии угрозе со стороны великой державы. Действительно, истинная сила нации проявляется в патриотизме и образовании, если несоответствие в физических силах не столь велико. Паасикиви считал, что идиллическая мышление Снельмана объясняется тем, что он попросту не застал того времени, когда началось наступление на финскую государственность.xiii
Разрыв со снельмановской традицией
Несмотря на проводимую Российской империей политику создания единого и неделимого государства, к рубежу XIX-XX веков в Финляндии оформились все признаки современного, модернового государства. В этот период страна ни в коем случае не могла считаться разодранной окраиной, несчастной колонией, чьи природные ресурсы были бы вывезены вглубь России. Наоборот, уже в первый в период российской политики угнетения и юридической борьбы финнов произошёл мощный организационный и экономический рост центральной администрации, тогда же началось использование новых инноваций и изобретений. Несколько подзабыто, что тогда бесконечное множество подчиненных сенату подразделений стали эффективным каналом по внедрению национальных изобретений и международных инноваций по многим направлениям. Лучшие позиции по противодействию русификаторским потугам занимала разветвленный административный аппарат, распустить который в одночасье было попросту невозможно. Децентрализованное управление оказалось наилучшей защитой против насильственной русификации. Каждый орган власти, каждая должность являла собой высказывание в защиту особого статуса финнов и в пику имперской политики.xiv
В 1905 году выяснилось, что ориентированный на соглашательскую политику сенат не в состоянии реализовывать реформы, вместо него назначили под председательством Лео Мехелина конституционный сенат, составленный из представителей либерального крыла финляндской буржуазии, протащивший парламентскую реформу, ставшую самой радикальной на тот момент в Европе. Речь шла о гигантском шаге от сейма, состоявшего из четырех сословий, к однопалатному парламенту, избранному на основании всеобщего избирательного права. Впервые в мире женщины получили право голоса и право участвовать в выборах. Аристократия по собственной инициативе отказалась от своих привилегий. Парламентская реформа заставила партии провести реорганизацию. Поскольку до сих пор партии представляли собой сформированные, в основном, вокруг газет клубы, то они стали эффективными организациями по проведению выборов и сбору голосов. Шведы создали Шведскую народную партию в 1906 году. Аграрный союз возник в 1907 году. Старофинская и младофинская партии существовали отдельно друг от друга. Однозначным победителем первых парламентских выборов в 1906 году стали социал-демократы, получившие 80 мест, старофиннам досталось 59, младофиннам – 26 и шведам – 24 места соответственно.
Время монархиста до мозга костей Паасикиви еще не настало, за исключением выполнения случайных обязанностей на высоких постах. В 1908 году его призвали в сенат Эдварда Хьельта отвечать за финансовую деятельность, в сейм он избирался в 1906, 1909 и последовательно 1910-1913 годах, он был премьер-министром с мая по ноябрь 1918 года. Однако в 1914 году Паасикиви отошел от государственных дел и стал генеральным директором Национального акционерного банка, И в этой должности он пробовал целых 20 лет. Конечно его пытались заманить обратно в Государственную контору, но он как истинный ученик Снельмана ничуть тому не обрадовался и только сказал: «Какой бы отставка ни была, речь идёт о двух вещах: человек в большей или меньшей степени униженно, или не признает этого, по желанию, особенно, если речь идет о уполномоченной должности». Товарищи не скрываясь сожалели о решении Пааскикиви, наблюдая за тем, как он решает текущие дела в конторе. «Бедный братец, эвон куда тебя занесло», – говаривал Эрнст Неванлинна. Старый учитель Паасикиви Эйно Сакари Юрье-Коскинен, сын фенномана Юрье-Коскинена, специально приехал из Хямеэнлинна, чтобы пропесочить своего ученика за то, что тот оставил государственную должность и парламент и перешел в какой-то там банк: «Ты тратишь свои силы в частной компании вместо того, чтобы действовать во благо страны». И действительно, Паасикиви ощущал себя подавленным, потому что со студенческих времен считал для себя важным занятие общественными вещами. Он вырос в тезиса науки о государстве Снельмана: «Политическая деятельность возвышает и облагораживает человеческий дух».”xv
Исходя из дневниковых записей 1920-30-х годов, Паасикиви, на самом деле, не находился в стороне от дел, поскольку он практически пренебрегал общественным мнением по актуальным вопросам. Он считал, что в Финляндии отсутствует именно финский по своему сознанию гомогенный высший и средний класс, поддерживающий традиции и считающий важным распространение исторического мышления. Над этими вопросами он размышлял в 1925-26 гг. в небольшом кругу, состоявшем из инициатора У.Лехтонена, его тестя Даниэльсон-Калмари, Вяйне Войонмаа, Вяйне Таннера, К.Р.Бротеруса, Нийло Лиакка, Оскари Мантере, Эдварда Гюллинга и Мартти Рута. В итоге, в 1926 году возник «Союз друзей истории», вступивший в конфликт с Историческим обществом. Сам Паасикиви тосковал по идеальному, гуманистическому, романтическому духу, однако с началом 1930 годов ему пришлось констатировать, что общегуманистическая и национальная идея в духе Снельмана и Юрье-Коскинена не одержали верх: развитие пошло совершенно в другом направлении. На фоне сгущения политических и милитаристических туч, Паасикиви начал с подозрением относится к гегельянско-снельмановским идеям о национальном государстве. В его дневнике от 11.10.1932 можно прочитать мысль, что снельмановская идея о государстве создавалась для больших наций, малые же народы не вписывались в его парадигму ценностей.xvi
Мировоззрение Паасикиви подверглось очередному удару, когда в западном регионе Похьянмаа 12.3.1932 вновь подняло голову лапуаское движение. Его пытались сохранить для борьбы против социализма, несмотря на некоторые перегибы. В Похьянмаа истинным организатором выступил сын действующего президента Э.Г.Свинхувуда, который поддерживал связи с отцом, формируя новое движение. Требовалось исключить всех причастных к событиям в Мянтсяля. Газета «Вааса» утверждала, что образованная финская молодежь твердо убеждена в том, что финский дух в этой стране следует возвысить и прекратить всяческое поклонение перед шведами. Автор материала писал, что одной из первоочередных национальных задач стало вознесение финскости на полагающийся ей пьедестал. Такого мнения были собравшиеся в Сейняйоки перед зданием администрации муниципалитета 80 человек, хотя они демонстрировали осторожность. Кое-кто вообще отказался участвовать в этом собрании. Наиболее положительно к движению отнесся доктор теологии Пааво Вирккунен, считавший, что целью движения должно быть возвышение патриотизма и продвижение его идей среди народа. Патриотизм должен служить на благо религиозности, укрепления обороноспособности, он должен продемонстрировать всю пагубность классовой борьбы. В мае движение обрело свое название: Патриотическое народное движение».
Для Лапуаского движения пробил новый час, когда на завершающей конференции 28.5.1932 в Лапуа лектор Ала-Кулью сделал отсылку к Снельману, его призывам пробудиться и к достижениям освободительной войны. Заново рождающемуся народному движению следовало стремиться к тем высоким целям, за которым проглядывало мощное национальное государство Великая Финляндия. Патриотическое народное движение (ПНД) и фенноманов объединяла идеология, выстроенная на теории Снельмана о государстве: оно живо, покуда живет ее национальный дух, для него язык необходим, но партия не представляла интересов только одной группы, а стремилась выступить как общенародная партия. ПНД стремился стать продолжателем старофинской линии и не испытывала принадлежности ни к левым, ни к правым. Движение признавало только одну партию: Финляндия, оно считало себя новым мировоззрением, а требование о роспуске всех партий основывалось на мысли Юрье-Коскинена о «национальной форме мышления», согласно которой развитие должно привести к тому, что весь народ воспримет идеологию фенноманов.xvii
Через два года в 1934 году, когда Паасикиви принял на себя руководство оказавшейся в тупике коалиционной партии, ему пришлось высказать свою позицию относительно деятельности ПНД. Перед партией встала задача дифференцироваться с ПНФ, выработать собственную консервативную линию, отличную от статс-социализма Патриотического народного движения, начавшего сближение с германскими нацистами. В процессе сплочения коалиционной партии, как подчеркивал Паасикиви, консерватизм не означал противодействия демократии или реформизму, но сама деятельность должна исходить из традиций, опыта и понимания действительности, а не из искусственно вызванных потрясений. Здесь он с удовольствием отсылал к тому месту у Снельмана, где говорилось о «защите рационального развития существующих условий». Совсем несложно указать на недостатки и пробелы, куда сложнее найти разумные способы решения. Коалиционная партия должна придерживаться рационального мышления и одновременно пытаться сохранить полезность и жизнеспособность. На взгляд Паасикиви, следует избегать неумелых попыток насильственного исправления общественного неустройства. Фашизм, коим так восхищались члены движения, национал-социализм с его методами ограничивали свободу личности, что, по утверждению Снельмана, являлось наивысшим достижением человеческой цивилизации и от нее не следует отказываться.xviii
Линия Паасикиви-Кекконена как наследие Снельмана
Сокрушительную победу на парламентских выборах 1936 года одержала социал-демократическая партия, получив 83 места. Коалиционная партия увеличила количество своих представителей до 20, а вот ПНД хоть и сохранило позиции, но не преумножило. Коалиционная партия начала подниматься благодаря четкости выбранной консервативной позиции. Это ставилось в заслугу Паасикиви, понимая, что останься партия в руках старого руководства, она попросту рассыпалась бы. Паасикиви испытывал удовольствие от результатов труда, он начал готовиться покинуть арену, чтобы отправиться посланником в Стокгольм.xix Выборы 1936 года стали полным поражением для сторонников истой финскости (aitosuomalaiset), потому что у СД и Шведской народной партии имелось большинство в парламенте. Из представителей коалиционной партии 5, из 54 представителей Аграрного союза 19 были сторонниками финской идеи. Кекконен старался переформатировать Аграрный союз, окультурить его, что в итоге позволило поглотить Финский союз, точнее, оставить эту организацию в своей тени.xx
В 1938 году после укрепления гитлеровской Германии и оккупации Чехословакии Паасикиви, находившийся на посту посланника в Швеции, составил по просьбе премьер-министра А.К.Каяндера 13-ти страничную докладную записку, где подчеркивалась важность совместных действий 21 европейского малого государства, поскольку «если со стороны 143 миллионов человек не раздастся ни единого возгласа, будет это крайне удивительным». Паасикиви отстаивал ориентированность на Северные страны. Он внимательно наблюдал за развитием общественного мнения в Финляндии. Он считал, что коалиционная партия и ПНД, ссылаясь на Снельмана, излишне подчеркивают национальную гордость – она, возведенная в максиму, может быть опасным учением для малых народов. К национальному философу следует относится более критично. На взгляд Паасикиви, отсылка к Снельману верна в том, что народ должен доверять только себе, но одного этого недостаточно в противопоставлении великой державе, а излишня бравада силой – это не более чем заблуждениеxxi
Паасикиви и Кекконен постепенно вставали на путь реальной политики. На фоне обострения международной обстановки отношение Кекконена к внешней политике не менялось, его, в отличие от того же Паасикиви, не интересовало наблюдение за многоступенчатыми пертурбациями международной политики и размышления над причинно-следственными связями происходящего. Взгляды Кекконена с молодости находились под воздействием идеалов национального государства и мышление в духе Снельмана. Паасикиви же, вернувшись из Стокгольма, подходил к делу с опорой на свой богатый опыт и знание истории. После мюнхенских событий они оба смотрели на ситуацию пессимистически: большие между собой решают судьбы маленьких. Испытав потрясение после чехословацких событий, Кекконен заговорил о возможности вооруженной угрозы независимости страны в ситуации, когда международные договора рассыпаются подобно карточному домику. Не стоило слишком полагаться на сотрудничество между малыми государствами, в конечном итоге можно доверять только себе. В своем выступлении по случаю дня независимости в 1938 году он подчеркнул то, что независимость страны не гарантируется чужой помощью, но собственной силой и жертвами народа. Эту позицию Кекконен обосновал снельмановскими представлениями и историческим опытом Финляндии. Собственная сила не являлась только идейной величиной, а идейностью, проявляющейся в национальном духе, являющемся основой всего. Это основа для строительства материального воплощения. В таком ключе раскрывались основные темы на выборах 1938 года: усиление границ, укрепление вооруженных сил и добровольческих отрядов обороны.xxii
В преддверии войны-продолжения Паасикиви с большим вниманием проштудировал собрание сочинений Снельмана, цитатами из которого пестрят его дневники. В конце марта 1941 года решая вопрос о транзите Германии на никелевые месторождения, Паасикиви особенно пристально перечитал масштабную общественно-философскую монографию «Наука о государстве» («Läran om staten»), из нее он даже выписал себе несколько принципиальных положений: «Каждая нация есть и должна быть эгоистичной. Перед нацией не стоит иного предназначения, кроме как то, чтобы вознестись выше других и вести мировое развитие человечества. Но под власть такую ни одна нация не согласиться подчиниться, поэтому все должна решить война». Паасикиви понимал, что причиной войны могла стать возвышающая нацию идея – сила большевизма была уже знакома. По его мнению, особенно на фоне опыта зимней войны следующая фраза совершенно не подходила: «Сила нации не в количестве готовых к войне мужчин, а в патриотизме ее членов, в их пристрастиях, образовании и гражданском духе». Выписав себе двадцать выдержек, Паасикиви решает: «Независимость должна быть приобретенной собственными руками – не позаимствованной, рожденной внешними, независящими от нации факторами. Только так нация сможет своим образованием повлиять самостоятельно на человеческую цивилизацию».xxiii
В дневниковой записи от 18.6.1941 года Паасикиви критикует мысль Снельмана, что народ должен доверять только себе. Это может касаться только больших народов, а малым, как финнам, только этого недостаточно. В условиях, когда перед Финляндией стоит мощный противник в лице СССР, ей следует обратиться за помощью к Германии. Уже 22 июня Паасикиви запишет: «Между Германией и СССР началась война. В заявлении Гитлера говорится, что финны и румыны – союзники». На следующий день он запишет, что зимняя война на породила волну уважения по отношению к СССР. «Гитлер нас спас». 29.6. в 1.00 часов Маннергейм издал приказ №1: «Солдаты Финляндии! Славная зимняя война завершилась горьким миром… Призываю вас с собой на святую войну против врага нашей нации! … Следуйте за мной еще один раз именно сейчас, когда поднялся народ Карелии и грядет новое утро Финляндии!xxiv
Наблюдая за ходом военных действий летом и осенью 1941 года, Паасикиви постепенно убеждался в том, что Советский Союз недооценивали. Теперь судьба Финляндии будет зависеть только от результатов противостояния великих держав. После слов спикера парламента Вяйне Хаккила в Тампере о том, что «и вновь на защиту нас и нашей свободы встал финн», Паасикиви сделал в дневнике недовольную пометку: «Нет, не финн, а именно немец. От него зависит все». Усилий одного только маленького государства будет недостаточно, хотя их следует напрячь до предела.xxv Паасикиви укоряет Снельмана в записи от 16.4.1942 за то, что «в статье «Война или мир» в мае 1863 года говорится, что если бы Финляндия не входила в состав Российской империи, то проходящая по Карельскому перешейку граница располагалась бы слишком близко от Санкт-Петербурга». По его мнению, так считали русские при царе, так же они считают и при большевиках. Однако Паасикиви не точно цитирует Снельмана. Последний отметил, что возникла бы необходимость разделить Финляндию, потому что Россия никогда не согласится с тем, что граница Скандинавии прошла бы в нескольких верстах от ее столицы. Согласно мысли Наполеона, Скандинавская Финляндия есть и будет «географическим врагом» России. Снельман считал, что нации нельзя просить и стремиться ни к чему иному, кроме как находящемуся вне ее способностей достичь и сохранить с учетом своей власти и силы.xxvi
Главный посыл выступления Юрхо Кекконен в выступлении 7.12.1943 года на сейме в Стокгольме сконцентрировался на восточной политике. Находившаяся на стороне Германии в войне страна получила на конференции в Касабланке ультиматум о безоговорочной капитуляции. Возникал вопрос: куда? Ответ Кекконена: «У нас в Финляндии распространено мнение, что после окончания этой войны СССР станет великой державой. Однако с тем фактом, что она является нашим соседом или мы являемся ее соседом – как угодно, мы ничего не можем поделать». Для выстраивания будущих отношений в качестве варианта расползанию революции Кекконен предложил нейтралитет, выстроенный на искренней надежде на скандинавское сотрудничество. Здесь он выступил гарантом: если отношения между СССР и Финляндией будут выстраиваться на «основании справедливости и Финляндия сохранит свою внешнюю и внутреннюю независимость, народ Финляндии будет следовать корректным и безупречным соседским отношениям».xxvii
Да, Кекконен рассматривал события, исходя из опыта второй мировой войны, но в основе взглядов Паасикиви лежали «годы угнетения». На похоронах П.Э.Свинхувуда 9.3.1944 он отметил, что современники не понимают того, времена уже иные, нежели те давние годы борьбы. На его взгляд, нынешние историки куда слабее в сравнении с Юрье-Коскиненом и Данеэльсон-Калмари, а любому изучающему историю следует понимать, что выработка декларации о независимости сегодня проходила бы совсем в других условиях. Совершенно не учитывается то, что времена слабости России прошли, что Финляндия стоит перед другими трудностями. Россия Он раскритиковал газетчиков за помпезное раздувание фраз о правах народа Финляндии и праве жить согласно исторических представлений последних времен. На памятном вечере в честь Свинхувуда 10.3.1944 видный исследователь-лингвист Матти Кууси выступил от лица студентов-фронтовиков и сказал, что они верят, что руководство страны следует обозначенной Снельманом, егерским движением и Свинхувудом четкой линии: «Стойте крепко, стойте до окончательной победы». В День Снельмана Академическое карельское общество выработало следующую декларацию народу Финлянди: «Нация должна верить только в себя. Это то, что спасло нас от уничтожения в условиях зимней войны, куда более трудных, чем нынешние…» Паасикиви воспринимал это все как иллюзия прошлого. Уже 15.3.1944 он записал, что зимняя война это пример именно того, к чему способны привести пустые мечтания и блуждающие мысли: они привели Финляндию к самой большой беде за всю ее историю. Он считал, что теперь имеется возможность заключить мир на лучших условиях, чем в 1940 году. Паасикиви ощущал тяжесть от ощущения того, сумел ли он сделать все, чтобы предотвратить войну. В качестве аргумента он ссылается на одни мемуары, где говорится о том, что представителя правительства нельзя винить, если правительство не слушает его.xxviii
Следы снельмановского наследия наличествуют и в заключенном в 1948 году между Финляндией и Россией Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Идеологическая основа миролюбивой восточной политики многогранна, можно найти бесчисленное множество предшествовавших такой позиции идейных столкновений. Согласно Микко Вийтрала, следует отделять создателей идейных основ от тех, кто отвечает за их воплощение. За Снельманом стояли круги Якоба Тенгстрема, за Паасикиви и Кекконеном – так называя «оппозиция мира», а за Паасикиви и Маннергеймом – генерал Эрик Хейнрихс. Отцами и матерями восточной политики являлось большое число финских деятелей. Г.М.Стренгтпортен создал реалистичную мысль о независимости. Снельман закрепил и расширил основы автономии, сформировал идейную основу независимости. Маннергейм вывел страну из второй мировой войны. Паасикиви создал реальную восточную политику независимой стране, а Кекконен ее упрочил. Маури Рюемя создал общество дружбы, опирающееся на большинство финского народа. Хертта Куусинен отразила требования перемен. Сюльви-Кюлликки Килпи и Тойво Карвонен работали над укреплением полуофициальной дружбы.xxix Позже, ссылаясь на длительный период исторического развития, историк Осмо Юссила отметил: «Историзм в духе гегельянства стал существенной частью интеллектуального наследия нашей эпохи. К нам он пришел по парусами Снельмана, вырос и расцвел в мыслях и деяниях Юрье-Коскинена, Даниэльсоне-Калмари и им наследовавшего Паасикиви».”xxx Эркки Туомиоя отметил тоже: «мысль об отношениях безопасности, подобных Договору о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, куда старше, чем существование самого советского государства».xxxi
В своем радиовыступлении в связи с подписанием договора с СССР Паасикиви провел между собой и Снельманом четкий водораздел. История показала, что в противостоянии великих государств маленьких не берегут, что есть печальный факт, с которым ничего не поделаешь. Его следует учитывать, если имеется желание не терять почву под ногами и выйти живым из жерновов истории. Паасикиви отметил также, что долгое время казалось естественным, что малые государства должны избегать договоров. Прошлое следует уважать, но в новых исторических условиях излишняя привязанность к прошлому и жизнь на старый манер может привести к печальным результатам. В новой ситуации необходимо найти новые формы работы для решения проблем, что и реализовалось в данном соглашении.xxxii
Паасикиви и Кекконена как государственным мужам нового времени было не столь интересны абстрактные идеи Снельмана и его метафизическая эквилибристика, сколько то, как преданный своими принципам философ действовал в соответствующих условиях своего времени. Первый срок президентства Кекконена (1956-62) отмечен внешними и внутренними кризисами. Начиная со дня вступления в должность 1 марта 1956, когда разразилась всеобщая однодневная забастовка, он чувствовал себя в изоляции, со всех сторон к нему относились с холодом и недоверием. В таких условиях для него незаменимой стала близкая – почти как у отца с сыном – связь со своим предшественником Паасикиви. Это позволило ему перенять накопленный предыдущим поколением капитал, что повысило его уверенность в собственных силах. В этом он нуждался, потому что все центральные газеты страны обрушились на Кекконена с критикой, обвиняя в безвольном следовании указки из Москвы. Однако Кекконен, следуя совету Паасикиви, руководствовался §33 закона о государственной власти, где сказано первоочередная задача президента заключается в том, чтобы в интересах народа и в правильном ключе размышлять по внешнеполитическим вопросам. Он не уставал напоминать, что финны должны неустанно искать пути обеспечения свободы, независимости и возможности внешнеполитического маневра. Подобно своему учителю Паасикиви, следует выявлять реальные возможности. Политику не портит то, если она продиктована необходимостью. В своем дневнике он записал, что независимость не следует прожигать, ею следует жить. В конце срока он указал на нейтралитет как основное отличие линии Кекконена от линии Паасикиви-Кекконена. Одержав победу на выборах 1962 года, он сказал: «Я верю в этот народ, доверяю ему. В течение истории его часто сбивали с ног, но он всякий раз поднимался и строил общество заново».xxxiii
Орудием борьбы оппонентов против Кекконена стал придуманный специально для выборов лозунг «линия Паасикиви-Кекконена». Совсем недавно выяснилось, что тогда его ввел в оборот один из главных двигателей президентских выборов, секретарь по связям с общественностью молодежного крыла Аграрного союза Йоханнес Хуумо. На это второй пропагандист секретарь по вопросам образования союза Мартти Сяркеля воскликнул с воодушевлением: «Предвыборная кампания решена и выборы выиграны!» Широкой публике словосочетание представили 17.9.1955, то есть в тот день, когда поступила информация о предстоящем возвращении Финляндии арендованной территории Порккала. Хотя позже Макс Якобсон и утверждал, что это русские придумали название послевоенной линии, Хуумо передал 4.10.2004 года в архив Урхо Калева Кекконена оригинальную докладную, где фигурирует это имя. Текст заканчивается словами: «Оно будет символизировать наше существование как нации»”xxxiv
Основанная на политике соглашательства и сотрудничества линия Кекконена не апеллирует напрямую к линии Юрье-Коскинена, опирающейся на метафизические представления о национальном духе в ключе Гегеля и Снельмана. Финское национальное движение было пропитано естественными науками, дарвинизмом и позитивизмом, игравших центральную роль в том идеологическом окружении, где происходило вызревание Кекконена как политика. Органистическая теория о происхождении государства породила учение о взаимозависимости обществ. Хотя снельмановская национальная программа заканчивается на Юрье-Коскинене, важно отметить, что выросшее из бюрократического национального духа учение о сотрудничестве пережило Паасикиви и передалось Кекконену. После 1944 года Финляндия вернулась в русло восточной политики, сформировавшейся еще в начале XIX века. Прагматизм Снельмана и Юрье-Коскинена содержал в себе в практическом выражении мысль о мирном сосуществовании. Наиболее широкие политические высказывания Кекконена по внешнеполитическим вопросам содержаться в выступлениях и статьях кризисных периодов истории – 1943-48 и 1958-61 годов. Они демонстрируют политически трезвого мыслителя, имеющего интеллектуальную связь с Паасикиви, Юрье-Коскиненом и Снельманом. В его высказываниях проявляется перспектива и глубина, особенно, если сравнивать с плоским забюрократизированным канцелярским вокабуляром последующих функционеров внешнеполитического ведомства.xxxv
Увы, истинное отцовство послевоенной внешнеполитической линии Финляндии со временем стерлось, но лик Снельмана все же сохранился после на купюре после денежной реформы 1955 года. Еще в январе 1949 года члены правления банка одобрили подготовленные специалистами фабрики Вирккала образцы новых банкнот. Однако Снельман был уже не единственный, хотя и попал на банкноту с самым большим номиналом 10 000 марок. На купюре в 5 000 марок был изображен Стольберг, а на 1 000 – Паасикиви. Кстати, когда у последнего спросили разрешение напечатать его облик, он ответил: «Если Стольберг согласен, то я тоже». Номинал был определен в 1952 году, внешний вид – в 1955. Портрет Снельмана печатался на синеватой бумаге ручного изготовления, остальные – на заводской бумаге.xxxvi
Празднование 150-летия со дня рождения Снельмана вернула к нему широкое внимание. Академик Эйно Кайла для газеты «Ууси Суоми» написал в 12.5.1956 году праздничный материал «Как следует толковать Й.В.Снельмана». Для него философское знание не приравнивалось с бездейственным книжным мудрствованием, но оно вышло в общественное и государственное пространство, где теория реализует себя в качестве движителя человеческой деятельности. Его целью было увидеть утро, когда пробуждение осознающей себя самое нации является обычным в долгосрочной перспективе прогнозом, в который он непререкаемо верит до самого конца. Фактически, будучи практиком, он действовал в существующих условиях и давал им оценку в краткосрочной перспективе. Кайла считал, что вне зависимости от того, каким будет результат развития, линия, которой оно будет следовать, является по-прежнему линией Снельмана.xxxvii
Для новоиспеченного президента Кекконена существовал свой Снельман. Его дневники содержат газетные вырезки осени 1959 года, когда «Ууси Суоми» развлекала читателей тем, что обосновывала линию Паасикиви-Кекконена понятиями из Снельмана. В тексте под карикатурой «Линия Паасикиви-Кекконена и Снельмана», созданной Олави Хурмеринта, говорится о том, что якобы Снельман утверждал, будто невооруженный народ никуда не годится. В предыдущем номере была напечатана статья председателя общества Финляндия-СССР, пытавшегося объяснить линию Паасикиви-Кекконена снельмановскими взгядами. В номере газеты «Хельсингин Саномат» от 16.9. Паули Снельман отметил, что будь сейчас жив его предок Ю.В.Снельман, он боролся бы против всего того, что именуется линией Паасикиви-Кекконена. В своем дневнике от 17.12. Кекконен напишет: «Подумалось: если финн собирается жить в полной уверенности, что Советский Союз нас поглотит и поставит точку в нашей независимости, то жизнь его будет печальна настолько, что лучше перебраться сразу в Австралию, где только его внуки смогут почувствовать на себе победу желтой расы. Если же верить в то, что своим разумом мы позаботимся о нашей независимости, и будем это делать, то в этой стране нам хватит труда для нас всех»xxxviii
Раймо Саволайнен, доктор общественных наук, доцент политической истории Университета Хельсинки. На данный момент работает в Государственном совете главным редактором в проекте «Лео Мехелин». Ранее занимал должность главного редактора полного издания сочинений Снельмана на языке оригинала и его перевода на финский язык.
Источники:
iKs. Raimo Savolainen, Suosikkisenaattorit. Venäjän keisarin suosio suomalaisten senaattoreiden menestyksen perustana. Hallintohistoriallisia tutkimuksia 14. Helsinki 1994.
iiKs. Raimo Savolainen, Sivistyksen voimalla. J. V. Snellmanin elämä. Helsinki 2006, 914–999.
iii Paasikiven muistelmia sortovuosilta I 1957, 27–28.
iv Yrjö Blomstedt, K. J. Ståhlberg. Valtiomieselämäkerta. Helsinki 1969, 25–27.
v Elisabeth Stubb, Rätt som argument. Leo Mechelin och finska frågan 1886-1912. Helsingfors 2012. Ks. myös Stubb 2018, 34–35.
vi Paasikiven muistelmia sortovuosilta 1957, 31.
vii Stubb 2018, 56.
viii Stubb 2018, 61.
ix Markku Tyynilä, Senaatti. Tutkimus hallituskonselji-senaatista 1809–1918. Hallintohistoriallisia tutkimuksia 5. Helsinki 1992, 238 ja 299–301 sekä 308–309.
x Paasikiven muistelmia sortovuosilta 1957, 34–35.
xi K. M. Schybergsson, Johan Wilhelm Snellmanis senare lefnadsskeden skildrare af Th. Rein. Finsk Tidskrift 1901.
xii Osmo Jussila, J. V. Snellman venäläisten silmin – tosiasiat tunnustanut, viisas, suomalainen patriootti. K. V. Snellman ja sanomalehdistö. Helsinki 1981, 83–86. Ks. myös Rudolf Sykiäisen julkaisematon teksti ”Snellman Venäjällä”. Snellman-instituutin kokoelmat.
xiiiPaasikiven muistelmia sortovuosilta 1957, 73–75.
xivKs. Raimo Savolainen, Keskusvirastolinnakkeita virastoarmeijaksi. Senaatin ja valtioneuvoston alainen keskushallinto Suomessa 1809–1995. Hallintohistoriallisia tutkimuksia 23. Helsinki 1996.
xv Paasikiven muistelmia sortovuosilta 1957, 214–215.
xvi Hannu Immonen, Historian ystävä teoksessa Tuomo Polvinen, J. K. Paasikivi. Valtiomiehen elämäntyö 2:1918–1939. Porvoo 1992, 372–373 ja 385–386.
xvii Mikko Uola, Sinimusta veljeskunta. Isänmaallinen kansanliike 1932-1944. Helsinki 1982, 16–-32.
xvii Uola 1982, 103–104.
xviii Polvinen 1992, 173–179.
xix Polvinen 1992, 198.
xx Pohls 1989, 43–44.
xxi Polvinen 1992, 472–485.
xxii Juhani Suomi, Urho Kekkonen 1936–1944. Myrrysmies. Helsinki 1986, 125–-28.
xxiii J. K. Paasikivi. Jatkosodan päiväkirjat, 26.3. –-29.3.1941, 17–19.
xxiv Ks. Jatkosodan päiväkirjat.
xxv Tuomo Polvinen, J. K. Paasikivi. Valtiomiehen elämätyö 3: 1939–1944. Porvoo 1995, 296–297 ja 424.
xxvi Raimo Savolainen (päätoim.), J. V. Snellmanin kootut teokset VIII, 245. Ks. myös http://snellman.kootutteokset.fi/fi/dokumentit/litteraturblad-nro-5-toukokuu-1863-sota-vai-rauha-suomelle
xxvii Osmo Apunen, Urho Kekkonen suomalainen rauhanpolitiikko. Teoksessa Keijo Korhonen (toim.) Urho Kekkonen rauhanpolitiikko. Keuruu 1975, 36–39.
xxviii Paasikivi, Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939–1941, 116.
xxix Heikki Mikko Viitala, SN-seura, kansalaisyhteisö ja Yya. Teoksessa Heikki Viitala (toim.) Suomi ja YYA. Snellman-instituutin julkaisuja 12. Jyväskylä 1990, 54–55.
xxx Viitala 1999, 8. Ks. Helsingin Sanomat 25.3.1990.
xxxi Viitala 1999, 8. Ks. Helsingin sanomat 21.12.1989.
xxxii Puhe radiossa ystävyys- ja avunantosopimuksen allekirjoittamisen johdosta 9.4.1948. Teoksessa Paasikiven linja. Puheita vuosilta 1944–1956. Porvoo 1966, 116–117.
xxxiii Ks. Urho Kekkosen ensimmäisestä presidenttikaudesta teoksessa Kekkosen päiväkirjat I: 1958–62. Toim. Juhani Suomi. Keuruu 2001, 17–26.
xxxiv Satu Takala, ”Kyllä se oli Huumo”. Paasikivi-Kekkosen linjan keksijä viiden vuosikymmenen jälkeen. Ilkka 5.10.2004.
xxxv Osmo Apunen, Tilintekoa Kekkosen aikaan. Ulkopoliittinen valta ja vallankäyttö Suomessa. Helsinki 1984, 165–-171.
xxxvi Tuukka Talvio, Suomen rahat. Jyväskylä 1993. 144.
xxxvii Eino Kaila, ”Kuinka Snellman on ymmärrettävä” Uusi Suomi 12.5.1956. Ks. Kalle Sorainen, Snellman och Höffding. FT 1944.
xxxvii Urho Kekkosen päiväkirjat 1, 261 ja 271.
xxxviii Urho Kekkosen päiväkirjat 1, 295.
