Йоханнес Виролайнен считался перспективным политиком, представлявшим Аграрный союз Финляндии, именно он в октябре 1954 года стал министром иностранных дел страны. Внешнеполитические вожжи находились в руках у президента Ю.К.Паасикиви и премьер-министра Урхо Кекконена, но в мемуарах самого Виролайнена, что называется, от первого лица, можно обнаружить совершенно потрясающие описания установок и характера старого главы государства.
Министр иностранных дел Виролайнен встречался с Паасикиви по служебным делам еженедельно. «Дед», как называли президента за глаза, запомнился Виролайнену спокойным и уравновешенным, но однажды ему довелось на себе испытать известные всем его буйные выплески. Такое случилось в субботу 12 марта 1955 года, когда, с его слов, Паасикиви «разбушевался как сумасшедший».
Он совершенно утратил свою обычную сдержанность, когда речь зашла о финском судне «Аруба» занимавшегося транспортировкой подходящего для двигателей реактивных самолетов топлива из Константы в коммунистический Китай. США это не понравилось, и находившийся под их покровительством руководитель Тайваня (ранее – Голландской Формозы) генералиссимус Чан-канши приказал остановить судно любым образом и даже, применив силу, если потребуется.
Хотя сотрудничество с ближайшим восточным соседом стояло у Паасикиви на первом месте, после войны его заботило сохранение хороших экономических связей Финляндии с западом. «Почему правительство не воспрепятствовало выходу судна?» – жестко спросил он у Виролайнена. Тот оправдывался тем, что вопрос обсуждался с пароходством, информацию о походе довели до представителей западных держав, но это ничуть не успокаивало президента.
«Разговоры разговорами, только говорильней не поможешь. Что толку, если мы тут только между собой болтаем, но ничего не предпринимаем. Так не годится. Нам нужно определиться: стоим ли мы на стороне Америки или Китая, и об этом следует написать в газетах!»
Паасикиви разнес в пух и прах бизнесменов, предпочитавших деньги больше интересов отечества. «Их кредиты следует запретить», – потребовал он, вспоминая свою деятельность на посту управляющего Национального акционерного банка, когда главы банка указывали на то, чем могли заниматься пароходства. Голос усиливался и твердел, а потом президент пробормотал: «Знаю я этих предпринимателей! Ведь явятся ко мне жаловаться, что в политике нарушаются моральные требования. Их нужно держать в узде».
В этот момент в кабинет вошел новый румынский посланник с верительной грамотой, и Паасикиви, к вящему удивлению Виролайнена, в ту же секунду обрел источавший величайшее благоволение вид. После аудиенции разговор вернулся вновь к «Арубе», но президент был уже более благосклонен, услышав обещание получить отчет и описание действий правительства в этом отношении.
Отчитываясь в МИДе о недавнем случае, Виролайнен выглядел потрясенным, на что Кекконен только рассмеялся, констатировав, что в «деде» соединяются два разных человека.
«Он рвет и мечет, орет, как потерпевший, и несет всякую околесицу. Взять бы магнитофон, да записать дедовы речи, то народ услышал бы нечто для себя совершенно невероятное. Через мгновение это уже совершенно другой человек – мыслящий, трезвый, деловой и непробиваемый – способный принимать мудрые решения в больших делах».
Тем же днем на торжественном ужине от имени председателя парламента посол СССР в Финляндии Виктор Лебедев заметил, что в финской прессе частенько появляются материалы о зимней войне, что пора бы оставить тему в покое. Президент очевидно разнервничался, но выдержал мину, разъясняя послу США позицию Финляндии по «Арубе». В его словах Виролайнен услышал ту же самую аргументацию, к которой сам прибег утром. «Хоть и старый, а хорошо учится», – заметил позже он.
Вся эта история с «Арубой» закончилась тем, что танкер развернулся на 180 градусов в Индийском океане и пошел обратно в Румынию. Министр Виролайнен же после операции по удалению аппендицита в мае надолго оказался в больнице. Собеседником по соседней палате оказался управляющий Национальным Акционерным банком Эйно Вуоренлехто, которого сильно интересовало, как министру иностранных дел удается найти общий язык с президентом, темперамент которого надолго запомнился персоналу банка, да и ему лично тоже.
В той беседе Йоханнес Виролайнен расписал Паасикиви как спокойного и мудрого человека, обращающегося с ним лично по-отцовски, а в мемуарах образ «деда» представлен в более ярких красках. Еще свежи было воспоминания о процедуре назначения посланника Финляндии в Москву: правительство представило кандидатуру Аско Ивало, однако президент зарубил ее на корню.
Тогда Паасикиви четко обозначил, что знает кандидата, и знавал его отца – известного писателя и журналиста Сантери Ингмана: «Оба бездельники, но отец хоть обладал талантами!» Виролайнену он сказал, что от пребывания Ивало в Москве стране не будет никакого толку. В части восприятия руководства внешнеполитического ведомства президент сохранял негативную картину, возникшую еще в первые годы независимости.
«Эти карьерные дипломаты ни на что не годны. Уже в 1920-е они имели низкий уровень, и вряд ли что-то изменилось с тех пор. Они действуют как чиновники. Сидят в кабинетах и ходят на приемы. Это не имеет никакого значения. Они должны следить за политикой, должны интересоваться ею. Таких хороших дипломатов не больше, чем один на тысячу».
У Паасикиви было с кем сравнивать. В Москву требовался такой человек, который отправлял бы в Хельсинки указания, как действовать, то есть какой он сам был после зимней войны. На эту ключевую позицию президент хотел назначить руководителя политического отдела МИДа Ээро А.Вуори, но назначению противились социал-демократы. В качестве последнего аргумента СДПФ предлагала назначить Йоханнеса Виролайнена.
Сам Виролайнен не испытал ни малейшего восторга относительно нового назначения, да он и не попал бы в Москву при всем своем желании. Наперекор позиции правительства президент принял решение назначить на этот пост именно Вуори, что он, собственно, и сделал. Так что остается только гадать, каким образом урожденный житель Карельского перешейка и ярый борец за трезвость представлял бы Финляндию на фуршетах и ужинах от имени дипломатической миссией в Москве.
В июле 1955 года МИДу досталось на орехи от Паасикиви, крайне неудовлетворенного тем, как ведомство информирует прессу: «Там работает ни на что не способная шушара. Они ничего не смыслят, и если что-то и делают, то ни к черту. Так оно было во все года независимости».
От этих слов Виролайнен даже опасался, что разбушевавшегося президента вот-вот хватит апоплексический удар. Кекконен как более опытный в этих делах успокаивал его, говоря, что Паасикиви просто выпускает пар, он наслаждается криком и шумом, а после чувствует себя еще лучше. Набравшись опыта в дипломатических кознях Виролайнен позже осознал, что состояния бешенства Паасикиви вовсе не были тем, как они выглядели в глазах посторонних. «Все это сплошная комедия, но ее нужно правильно разыграть!» – говаривал дед.
Министру не раз выпадала возможность услышать размышления Паасикиви касательно международной обстановки. Случилось, что Виролайнен осмелился предложить президенту сделать что-нибудь для разрешения больших вопросов, стоящих перед Финляндией и СССР, ведь его так сильно уважают в Москве. Услышав это, Паасикиви разговорился на свою любимую тему, да еще и в таком духе, что Виролайнен не поверил своим ушам. «В России происходят перемены, – сказал президент. – Времена уже не те, что при Сталине, но я не верю, что «рюсся» согласятся добровольно отдать хоть что-то. Знаю я этих русских. Знаю их гадкий народец. Он не способен ни на что, он ничего не дал человечеству. Только Толстой, Чайковский и несколько других сумели что-то дать, а сам народ никуда не годится. Даже с монголами ничего не смогли поделать. Этот Ленин тоже был монгол».
Говоря о своей нелюбви к русским, Паасикиви словно пытался как-то сбалансировать критику в адрес его политики дружбы, сотрудничества и взаимопомощи, но при этом он отсылал к отцу соглашательской линии и ярого суометарианца Юрьё Сакари Юрьё-Коскинену, который не только любил «этот народ», но и был зол на него. Виролайнен в полном замешательстве наблюдал за тем, как «дед» ударил кулаком о ладонь и прокричал: «Вот я бы им задал! Весь народ надо стереть с лица земли, но сделать этого мы не в силах, так что приходится жить в условиях имеющейся реальности и основывать на ней нашу политику. Это не просто, но необходимо».
Президент сказал, что получил в свой адрес массу оскорбительных писем в связи с вручением ему ордена Ленина. Впрочем, он не обращал на них никакого внимания, ибо «поступил так, как считал нужным». А сейчас никто не мог знать, что означает перемена в руководстве СССР и что лежало в ее основе.
«Мне видится, что это тактика. Они наглые и для них все средства хороши. Могут ведь даже пойти на неожиданные уступки, во что я лично не верю, как ни крути. Остается только ждать, что за всем этим стоит. Нам же следует очень серьезно подумать, как действовать дальше, но исходить нужно только из одного: переговоры должны привести к улучшению положения Финляндии, но не к его ухудшению».
Собственно говоря, к тому моменту Паасикиви уже некоторое время размышлял о предстоящих событиях и обсуждал их с Кекконеном. Теперь же повестку приоткрыли и перед министром иностранных дел. Самое главное касалось Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи: «Он заканчивается в 1958 году, его надо расторгнуть в 1957 году, если мы не планируем его продлевать». В части Карелии следует выяснить, готов ли Советский Союз провести демаркацию границы – без этого, считал президент, Сайменский канал утрачивал всякий смысл. А ведь еще Порккала-Удд. Все это следует обсудить на переговорах. Излишне рисковать не стоит, но имеет смысл продумать: можем ли мы сказать русским, что готовы на продление договора, если данные условия будут выполнены. Русские могут согласиться, а могут и сказать, мол, да и ладно! А потом при удобном случае заберут себе всю Финляндию».
Далее Паасикиви предположил, что эти вопросы всплывут после президентских выборов в феврале 1956 года, на что Виролайнен предложил ему выйти с инициативой, учитывая весь его вес в Москве. Сказанное польстило «деду», и он пообещал обдумать предложение. В конце разговора он еще раз сказал, что знает русских:
«Как же непросто осуществлять подобную политику, но как нет сил, то приходится убеждать в лояльности и дружбе. Иных возможностей попросту нет. Великим державам легко проводить свою внешнеполитическую линию, опираясь на миллионную армию. Не то, что маленькому народу».
Позже Виролайнен запишет в своем дневнике, что «дед» впервые настолько открыто высказался в отношение русских. Он несколько раз повторил, что ни за что не согласиться на ухудшение положения Финляндии, нужно стремиться к улучшениям.
Совершенно очевидно, что Паасикиви несмотря на его преклонный возраст привлекала мысль побыть еще некоторое время у руля руководителя страны, тем более, что его ждали несколько неотложных важных дел. Виролайнен осторожно полюбопытствовал насчет этого у супруги президента Алли, которая рассказала, что чета уже давно упаковала чемоданы, но «если Отечество призовет, наш Юхо не сможет отказаться».
Паасикиви описывал свои круглосуточные размышления о мировой политике и обеспечении безопасности Финляндии. То были вопросы жизненной необходимости, фактически, от них зависело все, но в стране они мало кого беспокоили. Для сравнения президент обращался к событиям начала ХХ века, когда он придерживался суометарианской политики соглашательства, но никогда не был пособником Советов, как коммунисты после зимней войны.
Террор обладал «несравненно большим значением, чем мы думали и предполагали ранее, к примеру, в период пассивного сопротивления». Доказательством служила не только судьба стран Балтии, но и Чехословакия, где народ полностью подмяли под власть коммунистов, задушив две попытки выступить против».
Особенно Паасикиви поражался Польше – стране «с великой историей, с населением в 26 миллионов человек, известной своим национальным духом и гордостью», но и она подчинилась чужому руководству и новому порядку». После мировой войны особую силу приобрело представление о том, что насилие является главным козырем.
Касательно наступившей после смерти Сталина «оттепели» президент испытывал пессимизм, предполагая, что человечество ждет третья мировая война. В основе предположений лежало принятое в 1954-1955 годах решение западных держав о вступлении ФРГ в НАТО и начало поставки вооружений. На встрече новым послом Франции в Хельсинки Жеро Жювом по поводу вручения им верительной грамоты Паасикиви буркнул несколько недипломатично: «Что вы думаете насчет Германии? Что она предпримет, когда получит оружие?»
Посол, как мог, объяснил привязывание Германии к общеевропейским рамкам, что, на взгляд Паасикиви, выглядело красиво лишь в теории, но плохо реализуемо на практике. «Много тех, кто верят, что когда Г[ермания] сможет вооружиться и поймет, что добиться объединения страны мирным путем невозможно, она будет готова развязать третью мировую войну, – сказал он, – только я этого уже не увижу». Как прокомментировал Виролайнен, Жюв выглядел удивленным.
Федеральный канцлер Конрад Аденауэр отправлялся в Москву на переговоры с высшим советским руководством. Паасикиви тоже. Речь шла о возвращении территории Порккала-Удд, что «следует разрешить как можно быстрее». Однако в приоритетах Кремля на первом месте оказался Аденауэр. Паасикиви нервничал, опасаясь, что Германия таким или иным образом создаст на пути Финляндии препоны.
Советский Союз и ФРГ добились компромисса, на его основании было подписано заключении о завязывании дипломатических отношений. Красивым осенним днем 15 сентября 1955 года президент Финляндии со свитой отправился в Москву, в аэропорту Сеутула его провожал министр иностранных дел. Судьба распорядилась так, что он остался дома. Советские товарищи предпочли видеть на переговорах премьер-министра Кекконена, с которым вопрос был уже предварительно обговорен.
Кекконен рассказал Виролайнену уже в рамках церемонии прощания, что они едут забирать Порккала обратно. Газетчики из кожи вон лезли, шутя по поводу самого неосведомленного министра иностранных дел в мире, мол, спросил бы хоть у вахтера, что происходит в Москве. Но Виролайнен знал свое место, собственно, именно он ввел в обиход понятие «линия Паасикиви-Кекконена», которое хоть и породило целую волну контраргументов, но выдержало испытание временем, простояв до самых 1980-х годов. А то и дальше.
В конце концов, раздражение Виролайнена ни шло ни в какое сравнение с реакцией СДФ, ведь партию полностью проигнорировали в ходе подготовки визита. На заседании правительства 20 сентября царил тяжелый настрой после доклада премьер министра об итогах визита в Москву. От социал-демократов попытался высказаться с желчной речью Тююне Лейво-Ларссон, но Кекконен осадил его словами: «Истинная причина для неудовольствия может быть только у министра иностранных дел. Сожалею».
Пускай в таком повороте государственной политики Виролайнену выпала не самая завидная роль. Для него далеко не самым слабым утешением стало его весьма заметное участие в торжественных мероприятиях по случаю передачи в январе 1956 года Советским Союзом под управление Финляндии находившуюся в аренде территорию Порккала-Удд. В будущем министр иностранных дел получил возможность работать в духе учения Паасикиви-Кекконена в эпоху, принесшую исключительно хорошие плоды.
Доктор политических наук Микко Маяндер занимает должность доцента политической истории в университете Хельсинки. Материал основывается на статье «Четыре встречи с Паасикиви», опубликованной в его сборнике исторических эссе «Паасикиви, Кекконен и первая собака в космосе» (Siltala 2010).
